– Я зачислил вас в третью группу и назначаю старостой группы. Каждое утро перед занятиями вы должны взять в деканате журнал посещаемости группы №3. Отмечать в нём наличие студентов в аудитории на каждой лекции. После окончания занятий надо снова сдавать журнал в деканат.
Я удивилась, что меня назначили старостой, но ничего не сказала, вспомнила, что в техникуме тоже была старостой – такая маленькая пичужка. Но техникум одно, а здесь самый лучший вуз страны, известный всему миру, в котором учились замечательные люди…
Все нуждающиеся в общежитии студенты математики и других специальностей получали направление в Физический институт Академии наук, находящийся на 10-й линии Васильевского острова, временно, до сдачи в эксплуатацию нового общежития на Малой Охте. А это общежитие было явно неподходящим для жилья, какая-то длинная, угрюмая комната, в которой нас помещалось пятьдесят-шестьдесят человек в одной.
До начала занятий оставалось ещё несколько дней… Был организован вечер встречи, посвящённый новому набору. Вечер должен быть в помещении Фондовой биржи на площади Пушкина, недалеко от маяков со скульптурами Нептуна и цепями (где сейчас музей Вооружённых Сил).
Я решила пойти на вечер и, ещё ни с кем не познакомившись, пошла одна.
Только вышла на Университетскую набережную, как встретила Жорку Лунева, парня из нашего города. Он меня знал, и я его немного знала, а здесь встретились с радостью, как старые друзья. Жорка был уже на третьем курсе истфака.
– Ната, куда идёшь?
– На вечер встречи с новым набором, – сказала я.
– Давай немного погуляем по набережной.
– Жора, мне очень хочется побыть на вечере.
– Да что там. Сейчас официальная часть, а на художественную я тебя провожу до Биржи.
– Но мне хочется послушать и официальную часть.
– Ну, что ты? – возмутился Жорка. – Земляки встретились, надо поговорить о нашем городе, о людях, о делах. Я уже два года не был в Красном Луче.
Пришлось задержаться… Потом он повёл меня к Бирже. Это здание меня сразу поразило своей оригинальностью: бросались в глаза колонны на высоком цоколе, стоявшие вокруг здания, а само здание сразу не замечалось. Как я потом узнала, оно было выстроено в греческо-античном стиле.
Мы поднялись по ступенькам, миновали колонны, и Жорка открыл предо мною огромную, тяжёлую дверь, а сам ушёл…
Когда я открыла дверь в зал, увидел, а что кресла стоят только в первой половине зала, освещённой светом со сцены, а вторая, пустая, половина была в темноте. Мне предстояло её пройти. Когда я пошла, со сцены полились слова певца Фликса. Он протянул руки в зал, казалось, прямо в темноту – ко мне и как будто обращался только ко мне.
Фликс пел: «…Я всегда ищу тебя повсюду и хочу, чтоб ты меня нашла…»
Я остановилась встревоженная, взволнованная, удивлённая и испуганная. Кто, кто меня ищет? Кто хочет, чтоб я его нашла? Марк, мелькнуло в голове. А чего ему меня искать, он прекрасно знает, где я. Ну тогда кто?
В то время этот вопрос остался без ответа… Но он был каким-то символическим, я его почти забыла, но в душе он осел.
Наконец начался учебный год…
Первая лекция была в большой химической аудитории, там на стенах были барельефы с портретами Бутлерова, Менделеева.
Лекцию читал профессор Михаил Григорьевич Фихтенгольц.
На кафедру взошёл высокий, стройный, очень красивый человек, примерно сорока пяти – пятидесяти пяти лет. На висках была уже седина. В бороде тоже сверкали белые нити.
Он поклонился нам и начал лекцию непринуждённо, живо и очень интересно.
Первая, вводная часть была о том, что мы пришли овладевать наукой, и он желает нам и призывает нас не жалеть ни времени, ни сил для достижения этой светлой цели. И уверен, что мы не посрамим этих священных стен. Далее он сказал о том, что, принимая экзамены у большей части аудитории, педагоги убедились, что пришли способные, талантливые люди, которые смогут поддержать и продолжить развитие науки. За тех же, кто экзамены не сдавал, имея аттестат с отличием, он поручиться не может, но время покажет и отбросит случайных людей в науке; и далее начал вводить нас в начала математического анализа. Лекции его были ясны и остроумны. И если попадались непонятные моменты, то он их пояснял какими-нибудь бытовыми примерами или анекдотами, и это помогало понимать новую непривычную математику бесконечно малых, а заодно давало возможность студентам передохнуть.
Профессор Фихтенгольц был великолепным педагогом, и мы его любили. Он требовал от студентов абсолютного понимания вопроса, и многим поначалу нелегко было погрузиться в этот совершенно новый мир математики с его первыми, вторыми, энными производными, где каждая из них имела свои свойства, в мир n-мерного пространства, в мир пределов и бесконечностей. В мир доказательства теорем, хотя бы таких, как теорема Коши, доказательство которой заключалось в делении пространства на две части, одна часть отбрасывалась, в другой части, в которой предположительно находилась переменная, деление продолжалось бесконечно, пока не оставалась ничтожно малая величина, которая каким-то образом своим бесконечно малым значением доказывала необходимую нам истину. Доказательство этой теоремы называлось «поимка льва (или тигра) в пустыне». И подобных доказательств было полно. Мы должны были оперировать в n-мерном пространстве, которого никоим образом даже отдалённо не могли себе представить (за исключением четырёхмерного – зеркало и рыба). Это, скорее, были философские рассуждения, нежели математические.
Конец ознакомительного фрагмента.